«После войны мне удалось вернуться домой из эвакуации очень быстро.

По пути домой я увидел всю картину тех лет: взорванные мосты, путепроводы, временно сколоченные деревянные мосты, разрушенные станции. Все это было в руинах. На всю жизнь мне запомнился проезд от Чудова до станции Мясной Бор. Буквально все леса, начиная от Чудова до станции Мясной Бор, были уничтожены. Особенно страшная картина была в районе д. Спасской Полисти. Из окна вагона были даже видны останки погибших воинов, стояли сгоревшие танки. Ни одной целой деревни, ни одной вокзальной постройки не было видно вокруг. Кое-где были сколочены сарайчики.

Когда я приехал в Мясной Бор, куда отца назначили дорожным мастером, то я увидел, то же самое. Люди жили в землянках. Часть из них уцелела в советском тылу, часть вернулась из тыла немецкого. Сама станция Мясной Бор представляла собой две стрелочные будки, немецкий барак, вывезенный из лесу, в котором жили семьи железнодорожников - вот и все. На станции лежал разбитый эшелон, валялся кверху колесами паровоз, и я сразу на второй день заметил всюду видневшиеся надписи: «Мины». А когда ветер дул со стороны леса, с запада, до нас долетал сладковатый и страшный запах разложения.

Я уже знал, что место, находящееся неподалеку от Мясного Бора, километрах в двух на запад, называется Долиной смерти.

В леса эти никто не ходил тогда, кроме военных, боялись мин. Правда, была еще одна тропиночка, по которой можно было пройти, женщины ходили по ней в лес за ягодами. Однажды мать сказала мне: «Пойдем в лес, поможешь мне собирать ягоды». И вот я первый раз пошел с матерью на болото...

Трудно представить кому-нибудь сейчас этот путь. Идти надо было по узкой тропе, которая вела через болото. Вокруг была натянута колючая проволока - здесь прошли саперы. Кругом виднелись желтые таблички с черным черепом и костями. Красной краской на них было написано: «Мины, мины, мины». Неподалеку от станции Мясной Бор проходил передний край. Он так и стоял здесь почти неподвижно с 1942 по 1944 гг. Около дороги стояли сожженные танки и наши, и немецкие. Их было очень много. По бывшей дороге до деревни Теремец-Курляндский стояло много разбитой немецкой техники. Стояли пушки, стояли машины. Все это было так продырявлено, что даже человеку невоенному было ясно - здесь шли жестокие бои.

Когда мы пришли на болото, я впервые увидел людей, погибших и незахороненных в сорок втором году. На болоте они сохранились так, как будто только вчера были убиты. В первом походе поразила такая деталь: мы шли с матерью по болоту, и, вдруг, я увидел лису. Она что-то ела. Когда я подошел и отогнал лису, то увидел, что это «что-то» оказалось останками человека. Во мху я увидел останки старшего лейтенанта. На хорошо сохранившейся гимнастерке были целы петлицы, на которых алели три кубика. Над клапаном кармана торчала авторучка, и над ней был виден стрелковый значок. Я осторожно, палочкой, потрогал карман. Нитки, конечно, сгнили, и я увидел в кармане часы и еще какую-то черную пластмассовую отвинчивающуюся крышку. Когда я открутил ее, то увидел, что внутри лежит свернутая в тугой рулончик бумажка.

Так я впервые познакомился с «формой 4», или так называемым медальоном. На бланке вкладыше указывались фамилия, имя, отчество, место рождения, адрес семьи и группа крови. Это на случай тяжелого ранения, а, вообще-то, все данные медальона предназначались для того, чтобы опознать погибшего.

Я сейчас уже не помню фамилии старшего лейтенанта, но очень хорошо помню, что отец, бывший фронтовик, сказал: «Надо написать». Адрес хорошо сохранился. Уроженцем он был полтавским, но адрес матери был одесским. Написали туда письмо и через некоторое время получили ответ, что мать проживает в городе Кишиневе, в Молдавии. Впоследствии мы стали переписываться. Оказалось, что ее сын до войны учился в Академии художеств в Ленинграде и оттуда пошел на фронт, где и пропал без вести.

Вот так началось мое первое знакомство с Долиной смерти.

В один из следующих походов я сбился с дороги и попал нетуда. Эта тропинка сохранилась со времен войны и проходила от деревни Теремец-Курляндской прямо в Долину смерти. Идя по ней, я наткнулся на блиндажи переднего края. В них лежали совсем новые гранаты, патроны нерасстрелянные. Случайно вышел на минное поле. Осторожно прошел между минами, благо их было хорошо видно. Они были поставлены поверху, видимо, зимой.

После минного поля я вышел на «нейтралку», от которой и начиналась Долина смерти. То, что там увидел, поразило меня и осталось в памяти навсегда.

Прямо у дорожки лежал сбитый наш самолет У-2 и рядом останки двух летчиц. Документов у них не оказалось. Обмундирование было цело, целы были еще волосы, именно, по ним было видно, что это женщины. Самолет лежал прямо на «нейтралке», и вокруг него лежали останки сотен погибших. Все было перемешано: каски, подсумки, ботинки, ремни. Это была жуткая картина, я никогда в жизни не встречал ничего подобного. Думаю, что мне даже останки одного человека увидеть в лесу было бы страшно, а тут их лежали сотни...»