В теме использовались материалы музея «Боевой славы» МАОУСОШ № 1 г. Малая Вишера


В составе 111-ой стрелковой дивизии в боях за Ленинград


Почта доставила письмо. На конверте адрес: «Ленинград, Тихорецкий, 3, Канонюку Виталию Ивановичу». Это письмо адресовано мне.
Письмо пришло из города Малая Вишера, Новгородской области музея боевой славы школы №1. Читаю это письмо:
«Здравствуйте, уважаемый Виталий Иванович. Пишет Вам руководитель музея боевой славы при школе №1 города Малая Вишера.
В течение 10 лет мы ведем поиск ветеранов, которые в составе 52-й Армии и ее соединений участвовали в боях за освобождение нашего города и района. На основании собранного материала мы и создали музей.
Центральный стенд посвящен подвигу бойцов и командиров 52-й Армии и ее соединений.
Наш город обороняла и освобождала 111-я стрелковая дивизия, в последующем 24-я Гвардейская СД. Но мы выяснили совсем не много ветеранов этой дивизии. Мы длительное время переписывались с женой командира дивизии Рогинской, получили от нее фотографии, письма и статьи ее мужа. Помогите нам, пожалуйста, сообщите адреса ветеранов этой дивизии. Будем Вам очень благодарны. С уважением Майя Васильевна».
Я к сожалению, сразу не смог выполнить эту просьбу из-за того, что был занят по службе. Но вот еще одно обстоятельство, которое подтолкнуло меня взяться за перо и воскресить в памяти некоторые моменты, связанные с историей 111-й стрелковой дивизии.
На днях ко мне зашел мой старый товарищ, Юрий Сергеевич Крынов – журналист. Мы знаем друг друга, пожалуй, уже больше 25 лет. Я часто встречался с ним, беседовал на различные темы, но только сейчас, буквально через 25 лет выяснилось, что оказывается с Юрием Сергеевичем мы в самое тяжелое время 1941 года воевали на одном и том же участке Ленинградского фронта. Сейчас Юрий Сергеевич работает над новой книгой, посвященной одной из славных страниц обороны Ленинграда. Он собирается написать книгу о боях на дальних подступах к Ленин¬граду и попросил меня помочь ему в этом деле своими воспоми¬наниями.
Мне думается, это очень важная и нужная тема. О Ленинграде, о героических защитниках города Ленина, о тех, кто в течение 900 дней блокады отстаивал колыбель пролетарской революции, много уже написано. Правильно у нас говорят про защитников Ленинграда: «Никто не забыт, ничто не забыто!». Но, вероятно, все же следует признать, что в нашей историогра¬фической, мемуарной и художественной литературе пока не нашла должного отражения та страница истории, которая связана с боями на дальних подступах к Ленинграду. А ведь это в значи¬тельной степени в последующем определило успех обороны Ленинграда.
Думаю, не ошибусь, если скажу, что бои на дальних под¬ступах к Ленинграду, в результате которых было сорвано молниеносное продвижение группы армий «Север» к Ленинграду, могут быть с полным основанием поставлены в один ряд с такой героической страницей Великой Отечественной войны, как, например, Смоленское сражение в Московской битве.
Мне довелось участвовать в боях на дальних подступах к Ленинграду с первых дней этой операции. Я смотрю сейчас на старую фотографию, которая лежит у меня на столе. Это моя фотография 1939 года. На ней я - красноармеец 111-й стрелковой дивизии в буденновке. Такая форма в то время была. Я был призван в армию в ноябре месяце 1939 года, направлен для прохождения службы в город Вологду, в 468 стрелковый полк 111-й стрелковой дивизии (вначале она являлась 29-й запасной стрелковой бригадой). Служил курсантом в учебном батальоне, из нас готовили пулеметчиков по системе «Максим». По окончании учебного батальона, был командиром отделения, помощником командира взвода, а затем служил в роте связи, потому что до призыва в армию я окончил Московский политехникум связи им.Подбельского. В армию был призван из города Москвы Красно¬гвардейским районным военным комиссариатом. В роте связи меня избрали секретарем комсомольской организации, а в последующем - в марте 1940 года я был избран секретарем бюро ВЛКСМ 468-го стрелкового полка. В составе этого полка мы и убыли с началом войны на фронт.
Было это так.
22 июня 1941 года в нашей 111-й дивизии, находившейся в лагерях под Вологдой, в Кущубе, намечалось провести большие конно-спортивные соревнования, посвященные открытию лагерей. Но вот в средине дня поступило сообщение, что началась война. Быстро собрались все части и пешим порядком отправились к местам постоянной своей дислокации. Наш полк - в Вологду, где располагался и штаб дивизии; два других полка - 399 и 532 СП - в Череповец и Грязовец.
23 июня организованно, четко началось отмобилизование личного состава, и в короткий срок полк был доведен до штатов военного времени. Нам поступило пополнение, со складов НЗ получали вооружение и технику и через 4-5 дней началась погрузка в эшелон и отправка на фронт. Мне довелось следовать на фронт четвертым эшелоном из состава нашего полка. Как политработник - секретарь комитета комсомола полка, я был назначен комиссаром этого эшелона. Мы не знали, куда точно следует наш эшелон. Это было известно тем, что планировал воинские перевозки, но мы проследовали Мгу, Лугу и в районе Пскова непосредственно встретились с войной. На станции Псков, куда прибыл наш эшелон, впервые попали под бомбежку немецкой авиации. Правда, обошлось все благополучно. Потерь не было. Немецкие самолеты были рассеяны зенитной артиллерией, которая поставила достаточно плотный заградительный огонь. Через некоторое время эшелон прибыл к району разгрузки. Если мне память не изменяет, это была станция Чирская, Мы выгрузи¬лись примерно 1 или 2 июля. И вот, буквально в первый же день, когда прибыл наш эшелон, узнали о первых потерях в нашем полку. Предыдущий эшелон, разгружавшийся на этой станции, подвергся ударам с воздуха немецкой авиации. В это время от бомбового удара погибли ряд бойцов нашего полка, в том числе мой хороший товарищ, член бюро комсомола полка Саша Поляков.
Наш эшелон быстро разгрузился и подразделения организо¬ванно, четко проследовали в район сосредоточения в ближайшие леса. Но вот выяснилось, что один из батальонов, который разгружался за день до этого, исчез. Командир полка, не имея связи с этим батальоном, не знал, куда девался батальон.
Мне было приказано взять группу конных разведчиков 6 или 7 человек и отправиться в разведку для выяснения - что произошло с батальоном, который был до этого сосредоточен в 8-10 км от района расположения штаба полка. Мы прибыли на место размещения этого батальона и обнаружили только следы, что здесь несколько часов тому назад стояло воинское подразделе¬ние. Никаких других данных. Начались поиски. Расспрашивали встречавшихся саперов и других военнослужащих. Наконец, узнали от одного из командиров саперного подразделения, что буквально 3-4 часа тому назад в район размещения батальона, который мы разыскивали, с автобатом прибыл начальник штаба дивизии полковник Сорокин, поднял батальон по тревоге и оправился вместе с ним в район города Острова. Там, оказывается, прорвалась немецкая группировка войск. Так один из батальонов нашего полка первым вступил в бой. Пока мы все это выясняли, пока вели разведку, на это ушло определенное время. Возвращаемся к месту размещения полка в лес, откуда мы отправились в разведку, а полка уже нет. Оказывается, за это время весь полк на дивизионном транспорте был отправлен в направлении г. Острова. Мы двинулись по шоссе в сторону города Острова. Это было поздно вечером.
В районе деревни Дуловки присоединились к полку. Я доложил комиссару полка все о том, что мы узнали, но им уже было известно, что произошло с батальоном. В этот день наш батальон месте с частями одной из танковых дивизий (по памяти, это, кажется была 1-я танковая дивизия), принимал участие в контратаке в качестве танкового десанта. Бойцы нашего батальона были посажены на броню танков. В основном это были танки БТ-7. Немцы были частично выбиты из города. Однако силы оказались неравные. Наши части понесли большие потери и были вынуждены отойти. Батальон, принимавший участие в контратаке, присоединился к основному составу полка. Полк занял оборону в районе Дуловки и так называемых Дуловских высотах. Два дня наш полк укреплялся на Дуловских высотах. Были спешно отрыты окопы, организован огонь. Немцы, овладев Островом, дальше дока не продвигались. Но вот в воскресенье 6 июля шквальный огонь был открыт по нашему переднему краю обороны, по нашим тылам, по артиллерийским позициям. Я в это время находился на пункте полка в небольшой отрытой ячейке вместе с командиром полка. Кстати, 468-м стрелковым полком в то время командовал замечательный боевой командир - майор Д.Д. Воробьев. Он и до войны был командиром нашего полка. О его судьбе мне сейчас ничего не известно. Комиссаром полка был замечательный политработник, прекрасной души человек, хорошо знавший военное дело и в совершенстве владевший методами политической работы батальонный комиссар Александр Иванович Косачев. Начальником штаба полка был майор Войналович.
Шквальный огонь по Дуловским высотам продолжался около 30 минут. А затем позиции нашего полка были атакованы немецкими танками. Их было около 30. Танки были встречены хорошо, но в недостаточной степени мощным огнем нашей полковой артиллерии.
В этом первом бою, этом первом боевом крещении для нашего 468-го стрелкового полка, особенно отличились артиллеристы полковой противотанковой батареи. Артиллеристы стояли насмерть. Несколько танков было подбито, но танковая атака продолжалась. Артиллеристы нашего полка до последнего снаряда, до последнего борьбу с немецкими танками. Танки буквально раздавили противотанковую батарею полка и почти весь личный состав батареи погиб здесь на Дуловских высотах. Полк был вынужден отходить. Отходили через пылавшую деревню Николаевку и дальше в направлении на Псков. В этом бою, я как сейчас помню, был тяжело ранен мой товарищ по службе Петр Рогозян - сержант-пулеметчик. Осколком снаряда ему пробило каску и повредило череп. В бессознательном состоянии погрузили его на санитарную повозку. О дальнейшей судьбе этого весельчака из-под Ростова, прекрасного воина мне ничего не известно.
С тяжелыми боями полк отходил в направлении на Псков, который был сдан 9 июля, и далее на Струги Красные и Лугу. На отдельных рубежах проходили бои. Бои были тяжелые, сложные для нас. Слабо было организовано управления, недостаточно надежно работала связь. В значительной мере нас выручала радиосвязь, замечательные радиостанции РБ, или как мы их ласково называли - наши эрбушки.
Кстати, расскажу об одном интересном эпизоде. Когда один из батальонов в районе Струги Красные вел бой окружении, связь поддерживалась с ним только по радио, помощник начальника штаба полка капитан Герасименко, очень остроумный, жизнерадостный, веселый командир, блестяще решил проблему скрытого управления войсками. У нас в полку служило несколько красноармейцев-ненцев. Ненцы - северный народ, Герасименко вспомнил, что есть ненцы в батальоне, который попал окружение, приказал вызвать к нему кого-либо из ненцев, радиостанцию был посажен в качестве переводчика ненец, он на родном языке вел открытый разговор со своим товарищем в батальоне, находившемся в окружении. Таким образом, полностью было обеспечено засекречивание передачи команд командира полка командиру батальона, так как мы

наверняка были уверены, что чего-чего, а уж ненецкого языка никто из немцев знать не мог.
Еще один эпизод. Он, вероятно, не представляет особого интереса для военных исследователей, но дает своего рода пояснение, какие могут быть неожиданные истории на воине.
Колонна нашего полка, двигаясь на Лугу, оказалась в районе Струги Красные. Вдруг раздается команда: «Газы! Газы!» Был жаркий июльский день. Солнце на закате, абсолютная тишина, марево и вот действительно каждый из нас начал постепенно принюхиваться и обнаружил запах газа.
Это было примерно 12 июля. К этому времени, надо сказать, у нас сложилась абсолютная беспечность в вопросах противо¬химической защиты. Противогазы где-то валялись, в лучшем случае, в повозках, в машинах. А когда раздалась команда «Газы!», и когда каждый из нас почувствовал запах газа, начали метаться, начали искать противогазы. Я в этот момент был в кабине грузовой автомашины. Противогаз оказался под сиденьем, но размер его - №1, а мне нужно было бы иметь №4. Одел противогаз, а он сдавил голову, как тисками.
Кому не досталось противогазов, все вспомнили занятия по противохимической защите, что одним из средств химической защиты от газов может явиться приложенная ко рту и носу увлажненная ткань, через которую нужно дышать. Но в те дни была такая жара, что найти где-либо воды было невозможно, пришлось увлажнять ткань другим способом.
Колонна медленно двинулась вперед. Мы имели в то время в полку значительное количество конных повозок и несколько автомобилей. Как сейчас помню, сидим мы в кузове грузового автомобиля, командир батальона капитан Кадочников говорит, держа увлажненную тряпку у рта и носа: «Мне кажется, газы удушливые». А я отвечаю, что газы слезоточивые, потому что действительно начало есть сильно глаза. А, как оказалось в дальнейшем, глаза начал есть тальк, которым был пересыпан противогаз, который до этого никем ни разу не был одет, случай закончился благополучно. Минут через 40 навстречу мчится конник и кричит: «Безобразие! Это паника! Никаких газов нет. Снимайте противогазы». Выяснилось, что кто-то из наших бойцов, отходя в районе химического полигона Струги Красные расстрелял из автоматов бочки с имитацией газа хлор. Вот и вся история, хотя немножко и смешная, но могла бы быть и печальной.

Ну, а теперь продолжим наш рассказ по существу боевых действий нашей 111-й стрелковой дивизии.
Дивизия с боями отходила в сторону Луги. Дивизией в это время командовал боевой командир полковник Иван Михайлович Иванов. Комиссаром дивизии был замечательный политработник, полковой комиссар Емельяненко. Мне приходилось с ним встречаться и в послевоенные годы, когда он служил в одном из центральных управление в Москве. О полковнике Иванове - командире 111-й стрелковой дивизии нигде в литературе никаких сведений не встречается. Но я был очевидцем того, как решительным образом полковник Иванов где-то между Псковом и Лугой на перекрестке дороги в сторону Дно и Порхов организовал противотанковую оборону. Он лично руководил зенитчиками, вооруженными 37-мы автоматическими зенитными пушками, используя их для стрельбы прямой наводной по немецким танкам.
Буквально через 1-2 дня мы узнали, что командир дивизии погиб то ли он погиб в этом бою, когда под его руководством отражалась танковая атака, то ли он пропал без вести или попал в плен, мне точно неизвестно. Во всякой случае живым в плен полковник Иванов не мог сдаться. У меня осталось о нем впечатление еще с довоенных времен, как о боевом, строгом, требовательном, но заботливом начальнике, хорошо знавшим военное дело командире. Хотелось бы, чтобы историческая правда об этом человеке была восстановлена. Хорошо было бы найти данные о судьбе полковника Иванова. (Фактически командир дивизии - полковник Иван Михайлович Иванов погиб 15 июля 1941 года на наблюдательном пункте в районе г. Псков, числился похороненным в 20 км от г. Луга, но его останки были найдены в 1968 году у д. Мараморка отрядом «След «Пантеры» и похоронены в д. Мараморка Псковского р-на Псковской обл., источники: ЦАМО РФ ф.56 оп.12220 д.32; ЦАМО РФ ф.58 оп.18001 д.324; ЦАМО РФ ф.58 оп.818883 д.235, Книга памяти. Псковская область. Том 8 стр.420, Книга памяти. Ленинградская область. Том 3 стр.228, Книга памяти. г. Ленинград. Том 16 стр.207, Имена из солдатских медальонов том 1 стр.184-185 - И.Н.)
В последующем, после гибели командира дивизии полковника Иванова, когда мы уже отошли на Лужский рубеж, командиром дивизии был назначен подполковник Сергей Васильевич Рогинский. Это был энергич¬ный, волевой командир, сразу же почувствовалась его четкая командирская рука и талант военного организатора. Под Лугой дивизия быстро приводила себя в порядок. Мы начали получать пополнение, заняли отведенный нам рубеж. Левее нас оборонялась 177-я стрелковая дивизия, командиром которой был полковник Андрей Федорович Машошин.(до 1943 года в дивизии служил лейтенантом - командиром взвода 483-го стрелкового полка, Дмитрий Тимофеевич Язов, впоследствии ставший Маршалом Советского Союза, Министром обороны СССР – И.Н.).
О 177-й стр.дивизии написано достаточно много и хорошо, а вот что касается 111-й стр.дивизии, то до обидного жалко, что даже в таком солидном историческом труде как «История Ленинградского военного округа» в описании событий и боевых действий на дальних подступах к Ленинграду ни разу не упоминается 111-я стрелковая дивизия, кроме того, что она только обозначена на схемах боевых действий. А ведь дивизия по существу находилась на острие того клина, которым немцы пытались пробить брешь в обороне на Лужском укрепленном рубеже, чтобы устремиться к Ленинграду.
Надо сказать, что когда мы отошли на Лужский рубеж, то 111-я стр.дивизия не только строила и укрепляла оборону, но и вела активные боевые действия. Об одном из таких эпизодов, весьма и весьма интересном для начального периода войны, я хотел бы рассказать подробнее.
Наш полк, занимая оборону правее 177-й стр.дивизии, в районе Лужского артиллерийского полигона, часть сил имел во втором эшелоне. И вот, где-то в конце июля, примерно 26-27 июля, мы получили приказ сформировать сводный отряд для выхода за передний край обороны и нанесения удара по немецкой группировке в ее тылу. Такой сводный отряд был сформирован. В него выде¬лялся 3-й батальон нашего полка, которым командовал в то время капитан Кадочников (командир отряда) и часть сил 1-го батальона, командиром которого являлся капитан Алексеев - пожилой человек, призванный из запаса, спокойный, степенный, знающий командир. Меня в то время, как секретаря комитета комсомола полка, назначили комиссаром этого сводного отряда.
Ночью, под покровом темноты, сопровождаемые саперами, которые разминировали проходы, мы прошли через передний край, и незамеченными вышли в расположение немецких войск. У немцев не было сплошной обороны на этом участке. Это было в районе деревни Смерди - южнее Луги. Вот я смотрю на карту, на юго-запад от Луги идет железная дорога, на ней платформа Смерди и здесь же населенный пункт с таким же наименованием. Это в 18-20 км от Луги. Южнее Смерди в лесу наш отряд столкнулся с немцами. Утром, когда только взошло солнце, завязалась перестрелка. Батальоны были развернуты в цепь и сходу атако¬вали ничего не понимавших, обезумевших, застигнутых врасплох немцев. Атака была начата без всякой артиллерийской подготовки, так как у нас в отряде не было артиллерии, кроме 82-мм минометов, которые мы могли пронести с собой через передний край. Немцы дрогнули и побежали. Но на некоторых участках они яростно сопротивлялись. Дело дошло до рукопашного боя. Я был свидетелем, когда наши бойцы, буквально штыками и прикладами громили немецких солдат и офицеров. Вместе с тем несли потери и мы. В первые же 20 минут боя погиб командир 7-й роты. Я не помню точно его фамилии, знаю, что это был украинец, не то Мирошниченко, не то Мироненко, кадровый командир, лейтенант, перед войной закончивший военное училище. Тут же в лесу мы его похоронили. Что касается немцев, то убитых немцев даже не убирали с дороги, и когда проходили машины, то такова была ненависть и злоба к немецким захватчикам, что наши водители переезжали через их трупы и следовали дальше.
В этом коротком бою наш сводный отряд разгромил отдельный разведывательный батальон корпусного подчинения. Впервые в этом бою мы взяли трофеи. Прежде всего это 37-мм противотанко¬вые пушки. Их было 8 или 9 с полным комплектом боеприпасов. Они нам были очень нужны, так как в бою под Дуловкой наш полк потерял всю противотанковую артиллерию. Здесь же в качестве трофеев нам достались шесть легковых немецких автомобилей полевого типа - с передними ведущими колесами. Это для нас было новинкой, т.к. в то время мы еще не имели автомобилей с передними ведущими мостами. Захватили в качестве трофеев несколько мотоциклов и грузовых автомобилей. Кстати, мы отбили у немцев грузовые автомобили нашего производства марки «ЗИС», которые они предпочитали использовать в трудных дорожных условиях.
Бой в районе Смерди закончился тем, что мы в общей слож¬ности продвинулись на 5-6 км вглубь, разгромив отдельный разве¬дывательный батальон, уничтожив значительное количество гитлеровцев, заставили их рассеяться, но удерживали этот участок всего 2 дня. Была установлена связь с командиром полка. В наш отряд прибыл начальник штаба майор Войнолович. Командир и комиссар полка в это время оставались на КП полка.
Через 2 дня отряд тем же путем был возвращен обратно в расположение полка.
Слава о 468-м стрелковом полку, как боевом полку, быстро разнеслась по всей дивизии. Надо сказать, что из 6 трофейных легковых автомобилей, один удалось оставить в полку для нашего командира майора Воробьева, так как у него была очень старень¬кая ЭМочка. Трофейный легковой автомобиль-вездеход выручал командира полка майора Воробьева при его поездках по пескам лужских дорог, но иногда и приносил неприятности. Когда командир полка появлялся где-то на своем трофейном автомобиле, то неред¬ко попадал в такую историю, что его чуть несколько раз не обстреляли. Для того, чтобы предотвратить такие случаи, потому что немецкий автомобиль очень резко отличался от наших, майор Воробьев вынужден был укрепить на радиаторе впереди автомобиля красный флаг, обозначавший, что на этом трофейном автомобиле едет советский командир.
Ну, а немецкие противотанковые пушки нам потом служили добрую службу и использовались нашим полком против немецких танков и пехоты вплоть до того, пока мы вынуждены были унич¬тожить их при выходе из окружения, о чем будет рассказано несколько ниже.
Попытки немецкого командования прорвать Лужский рубеж сходу оказались безуспешными. Прочную оборону, занятую здесь нашими войсками, немцы не одолели. На этом направлении, кроме нашей 111-й стрелковой дивизии, действовали 177-я и 235-я стрелковые дивизии. Здесь же оборонялась дивизия народного ополчения, правее нас -Ленинградское пехотное училище, Ленинградские стрелково-пулеметные курсы, Артиллерийский полк Артиллерийских курсов усовершенствования командного состава (АКУКС), дислоцировавшиеся в мирное время на Лужском полигоне.
Оборона с каждым днем совершенствовалась и укреплялась. Немцы были вынуждены отказаться от замысла прямым ударом вдоль шоссе Псков-Луга-Ленинград прорваться к городу Ленина.
Бои приняли затяжной характер, накал их несколько снизился, фронт стабилизировался. Это произошло благодаря тому, что наши воины на Лужском укрепленном рубеже проявили стойкость, актив¬ность, наносили контратаки по немецким войскам, хорошо органи¬зовали огонь противотанковой артиллерии.

В этот период мы получали новое пополнение. К нам прибыли политбойцы из Ленинграда, которые были распределены по ротам и батальонам, получали дополнительно и новую боевую технику.
В 111-й стрелковой дивизии 468-й полк считался одним из наи¬более боеспособных. Командир дивизии, подполковник Рогинский, как правило держал наш полк в своем резерве. Во второй половине августа стало известно, что немецкие войска совершили прорыв на Кингиссепском направлении. Создалась угроза обхода с тыла Лужской группировки, прорыва немцев к Ленинграду в районе Кингиссепа.
Мы не знали тогда еще планов нашего командования. Но вот командир полка майор Воробьев получил задачу - провести реког¬носцировку с целью организаций обороны и подготовки контратаки севернее Луги фронтом в сторону Ленинграда, оседлав шоссе Луга - Ленинград в районе Мшинская - Сорочкино - Покровка. Он создал рекогносцировочную группу. В нее были включены комиссар полка Александр Иванович Косачев, помощник начальника штаба полка по разведке младший лейтенант Николай Иванович Оплеснин (О нем я расскажу ниже несколько подробнее), уполномоченный особого отдела (фамилии не помню) и я - секретарь комитета комсомола полка, выполнявший отдельные поручения командования полка по боевым вопросам.
Так вот пару слов о Николае Ивановиче Оплеснине. Н.И. Оплеснин - помощник начальника штаба полка по разведке - до войны был моим первым командиром взвода в учебном батальоне. Это бывший учитель из г.Сыктывкар. По национальности - коми. Прекрасной души человек. Был призван в 1939 году в армию из запаса. Он отличался своей исключительной выносливостью, особенно, когда речь шла о лыжных походах в зимнее время. Когда он был нашим командиром взвода, то тренировал нас летом в бросках, а зимой - в дальних лыжных походах.
Началась война. С командира взвода он был назначен помощ¬ником начальника штаба полка по разведке.
Николай Иванович Оплеснин в последующем проявил героизм и мужество в период выхода дивизии из окружения, при форсиро¬вании реки Волхов, за что ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Это был один из первых Героев Советского Союза из сравнительно немногочисленного народа коми.
В 1942 году, как мне рассказывали, при нелепом случае, от случайно разорвавшегося на командном пункте дивизии шального снаряда, в период затишья, когда не было особых боев, Николай Иванович погиб. Я знаю, что в Коми АССС Николая Ивановича Оплеснина знают, уважают, чтят его память. Его именем назван один из пароходов, который бороздит воды рек и озер. Его именем названы школы в Коми АССР. Это был замечательный человек - Николай Иванович Оплеснин.
Возвращаюсь к вопросу с рекогносцировкой.
Командир полка майор Воробьев, на своей трофейной машине, о которой я говорил, вместе с нами отправился на рекогносцировку. Мы проследовали через Толмачево, Мшинскую, и где-то между Мшинской и Сорочкино рекогносцировали указанный нашему полку рубеж для того, чтобы на следующий день вывести сюда полк. Рекогносцировка продолжалась весь день, она затянулась допоздна и абсолютно уставшие, изголодавшиеся (у каждого из нас было по нескольку сухарей, другой провизии не оказалось), мы к вечеру закончили рекогносцировку. Командир полка один в машине уехал в расположение штаба полка, остальным приказал ожидать в районе, где была закончена рекогносцировка. Мы отправились в одну из соседних деревень. Я не помню сейчас ее названия. И вот здесь-то с нами произошла не очень приятная история.
Мы вошли в эту деревню и, зайдя в самый крайний дом, попросили у хозяйки разрешения остановиться и переночевать. Она с некоторой настороженностью позволила нам. Пригласила в дом и была настолько добра и любезна, что приготовила для нас замечательную жареху: грибы и картошку на большой сковороде. Сели мы за стол, ужинаем. Было уже темно, где-то около 11 часов вечера. Попили чай и решили отдохнуть, чтобы рано утром, как назначено, встречаться с командирами батальонов, которые будут выводить свои подразделения на указанные рубежи. И хотя мы были на своей территории, но понимали, что могут быть всякие неприятности, поэтому было принято решение отдыхать при наличии дневального. Я был самым молодым и мне досталось первым остаться дневальным. Принесли солому в хату, легли, заснули, а хозяйка дома в соседней комнате (дом перегорожен пополам на две комнаты) легла на кровать вместе с двумя своими дочками, погасила свет и тоже как будто бы заснула. Я бодрствовал. Минут через 30 услышал, что хозяйка поднялась и вышла во двор. Ну, что ж, ничего тут удивительного нет. Но проходит 5 минут, 10, 15 минут - 20, проходят… 30 минут, а хозяйка не возвращается, меня это взволновало. Я разбудил товарищей и рассказал им об этом… Конечно, все были удивлены. У нас возникли опасения, а вдруг какая-нибудь ловушка. Все быстро поднялись, комиссар полка Александр Иванович Косачев дал команду - выйти из дома, приготовиться с оружием: одному - с правого угла дома; второму - с левого, мне - у крыльца, я абсолютной ночной темноте минуты через 3-5 мы услышали, что наш дом обкладывают цепью, идет группа вооруженных людей, слышны шаги и даже щелканье затворов. Напряжение достигло высшей точки. Комиссар полка Александр Иванович Косачев оказался ближе всех к тому направлению, откуда подходила цепь. Он командует: «Стой, кто идет?!». Из темноты по-русски отвечают: «А ты кто? Тоже стой!». Ну, когда русская речь, то на душе стало немного легче. Но все-таки обоюдное недоверие. Кто здесь? Комиссар отвечает: «Мы - командиры Красной Армии». Ему в ответ: «Мы - партизаны. Предъявите документы», начали сближаться. Комиссар говорит: «Не применять оружие! У меня в засаде автоматчики!», И вот Александр Иванович Косачев подходит к командиру партизанского отряда, фонариком светят друг на друга, предъявляет документы. Облегченно вздыхают, убеждаются, что это свои. Раздается команда – «Отбой?» Мы вышли, нас всего 4 человека, а партизан - тех, которые нас обложили цепью, оказалось человек 30.
Что же произошло? Почему вдруг этот эпизод чуть было не закончился печально? А произошло вот что. Хозяйка, у которой мы остановились, с подозрением смотрела на нас, когда мы ужинали. Она обнаружила, что один из нашей группы плохо говорит по-русски, с акцентом. Это был Николай Иванович Оплеснин, по националь¬ности - коми. Действительно, у него был характерный акцент, который резко отличал его речь от речи всех остальных. У нашего уполномоченного особого отдела через плечо висел автомат ППШ с диском. Хозяйка впервые видела такое оружие и приняла его за немецкий автомат. У меня на поясе был нож от автоматической винтовки СВТ, а когда мы ужинали, то я имел неосторожность этим ножом поворачивать грибы и картошку на сковороде. Хозяйке показалось, что я нож точил о сковороду. Наш комиссар был худощавый, высокого роста и своим видом тоже вызывал какие-то подозрения. И вот хозяйка, накормив нас, уложила спать рядом с собой детей, мучительно думала, а не немецкие ли это развед¬чики? Как она потом сказала командиру партизанского отряда, один плохо говорит по-русски, у второго немецкий автомат, а третий имел огромный нож, который точил о сковороду для того, чтобы затем, вероятно, ее зарезать. В этой деревне буквально накануне начал формироваться партизанский отряд. Хозяйка, зная об этом, решила немедленно сообщить партизанам о своих подозрениях. Она при этом рисковала многим, оставив в доме, в постели двоих своих дочерей. Этот пример - яркое свидетель¬ство любви к Родине, ненависти к захватчикам, побудившим русскую женщину среди ночи оставить своих детей, пойти на риск, но сообщить партизанам о своих подозрениях.
К счастью, все тогда закончилось благополучно. Но нам так и не удалось поблагодарить и за гостеприимство, и за тревогу, и за патриотизм хозяйку, Когда командир партизанского отряда сказал ей, что все закончилось благополучно, что никаких там немцев нет, что это группа командиров Красной Армии, она была обескуражена и так до утра в дом не возвратилась. Мы утром встали, девочки безмятежно спали, ни о чем не думая. Написав на листе бумаги теплые слова благодарности, мы ушли на точку встречи, которую нам определил командир полка.
Этот эпизод, хотя и не боевой, но он по-своему характери¬зует и патриотизм и верность делу наших русских людей.
Подразделения полка в течение дня вышли на указанные им рубежи севернее Луги и сразу же вступили в бой с отдельными прорвавшимися немецкими отрядами в районе населенных пунктов Покровка, Сорочкино, Ящер, Боково.
В районе Покровки штаб дивизии подвергся авиационному удару. Бомба, взорвавшаяся в районе штаба, контузила начальника штаба дивизии полковника Сорокина, но к счастью он остался жив, засыпанный буквально на краю воронки 200-250 кг, авиабомбы.
Бои в районе Покровка, Ящер, Сорочкино проходили в течение одного-двух дней. Положение осложнялось. Дивизия, в частности наш полк, наступать на север вдоль шоссе Луга - Ленинград не смогли. Было, приказано выходить на север через болота и леса восточнее этого шоссе. В частности, часть 468-го стр.полка, с боями шла на Лугу, озеро Вялье, потом лесными дорогами на Чашу, станцию Новинка и дальше на север. Всю боевую технику, транспорт, минометы бойцы буквально тащили на себе, пробиваясь через болота и топи. Иногда продвиженье составляло 2-3 км в сутки. К началу сентября подразделения различных полков и дивизий, в том числе и 468-й стр.полк, вышли к излучине реки Оредеж в районе деревни Горки, Мины. Этой группировке была поставлена задача: прорваться на север и соединиться с нашими войсками в районе станции Сусанино.
Для решения этой задачи, кроме стрелковых подразделений, привлекались подразделения и отдельные танки 24-й танковой дивизии. Эти бои были тяжелыми, но успеха не принесли. Немцы подвергали район сосредоточения наших войск в излучине реки Оредеж ударами артиллерии. Больше того, в тыл к нам засылались отдельные немецкие лазутчики - саперы, которые минировали дороги для того, чтобы зажать нашу группировку. Я помню, когда один из таких немецких саперов - лазутчиков был взят в плен и приведен в штаб на допрос. Ои вел себя нагло, на вопросы отвечал «Хайль, Гитлер». Пришлось приводить его в чувство не совсем дозволенным приемом.
Тяжелые это были дни, тяжелая обстановка. Мы несли значи¬тельные потери. Я помню, что рядом с нами немцы захватили 20-й медико-санитарный батальон 235-й стрелковой дивизии. Были взяты в плен все врачи, а раненых и больных немцы всех до единого расстреляли.
Попытки вырваться из окружения ударом через деревни Горки, Мины оказались безуспешными. Главнокомандующий Северо-Западным направлением маршал Советского Союза тов.Ворошилов отдал приказ, который был получен нами по радио: войскам Лужской оперативной группы выходить из окружения отдельными отрядами с легким оружием. С болью и горечью в сердце мы вынуждены были уничтожать те автомобили, которые буквально через топи и болота чуть ли не вытаскивали на руках бойцы, уничтожать пушки, выбрасывали замки от пушек в болота. Затем вплавь переправлялись через р.Оредеж и выходили небольшими отрядами в направлении на север.
16 сентября небольшой отряд, в том числе из нашей 111-й стр.дивизии, вышел на станцию Сусанино, где мы встретились с частями 90-й стрелковой дивизии, специально удерживавшими здесь оборону для обеспечения выхода войск Лужской группы. Пройдя станцию Антропшино, мы оказались в районе Слуцка (теперь это город Павловск) и Пушкина.
Утром 17 сентября, войдя в пушкинские парки, мы наблюдали непривычную нам картину глубокого фронтового тыла - стоят обозы, кухни, спокойная, мирная тыловая жизнь. И вот неожиданно открылась пулеметная стрельба.

Оказалось, что сюда проник небольшой немецкий отряд, который и открыл огонь. Я отчетливо помню слова команды комиссара 41-го корпуса Гаева, возглавившего общую колонну вышедших из окружения частей: «А ну-ка бравая 111-я, прочесать парк, уничто-жить немецких лазутчиков, а остальным подразделениям, задержаться в ложбине».
Наша «брава 111-я», как выразился комиссар Гаев, имела в своей колонне в то время 80-100 человек. Бот все, что составляло наш небольшой отряд.
Бой был скоротечный. Мы развернулись в цепь, прочесывая парк, наткнулись на группу немецких автоматчиков, завязалась перестрелка. В этом бою в Пушкинском парке, я был ранен в левое колено. Правда, пуля удачно прошла над коленным суставом, не повредив его. Поэтому вначале я еще мог двигаться и обнаружил ранение только тогда, когда сапог начал наполняться кровью.
Короткий бой быстро закончился, но комиссара корпуса мы больше не видели и о его судьбе ничего неизвестно. Я думаю, что именно здесь, утром 17 сентября в Пушкинском парке погиб комиссар 41-го стрелкового корпуса известный политработник Гаев. Его судьбой следовало тоже серьезно заняться. Во всяком случае живым в плен Гаев сдаться не мог. (фактически бригадный комиссар 41-го корпуса Леонид Викентьевич Гаев, погиб 18.09.1941 года - И.Н.)
Из Пушкина меня отправили в Ленинград в госпиталь (Обводный канал, 19). Ранение было не сложное. Через две недели я уже был в резерве политсостава Ленфронта. А дальше моя судьба была связана уже с другими частями и соединениями Ленинградского фронта. Больше, к сожалению, мне не пришлось служить в нашей прославленной 111-й стрелковой дивизии. Уже позже я узнал из печати о том, что 111-я дивизия была переименована в 24-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Командир дивизии подполковник Рогинский был удостоен воинского звания генерал-майора, затем был назначен командующим одной из армий.
240-я Гвардейская стрелковая дивизия принимала активное участие в боях за Малую Вишеру, участвовала в ожесточенных сражениях под Сталинградом, когда она решала одну из важнейших задач по предотвращению деблокирования группировки немецких войск, окруженных под Сталинградом, и во всех последующих операциях Великой Отечественной войны.
У меня в памяти, кроме тех, о ком уже было сказано, сохра¬нились воспоминания о некоторых других ветеранах-воинах нашего 468-го стрелкового полка. Вот один из активнейших бойцов, боевой комсомолец, замести¬тель секретаря комитета комсомола 468-го полка Саша Братчиков. Прошел всю войну в боевых частях нашей армии. После войны вместе со мной учился в Военной академии связи, закончил радиотехнический факультет. Сейчас Саша Братчиков - Александр Иванович Братчиков служит в Генеральном штабе наших Вооруженных Сил, в прошлом году ему присвоено воинское звание генерал-майор.
Один из бойцов 468-го полка Николай Леушин учился в Ленинградской академии художеств. До войны в полку его знали как активного участника художественной самодеятельности. Он прекрасно пел, чудесно рисовал. Где сейчас Николай Леушин не знаю.
Я помню замечательного весельчака, храброго воина Сашу Безлюднова. Это был один из лучших радистов в нашем 468-м полку. К сожалению, в боях под Ленинградом, в районе Колпино в 1942 году от прямого попадания снаряда он погиб.
С комиссаром 468-й стрелкового полка Александром Ивановичем Косачевым мне довелось встретиться после войны лет через пятнадцать. Я нашел его в Москве. Он жил на Ленинградском проспекте, был в то время уже на пенсии. Полковник запаса, весь в боевых орденах. Прошел путь до Берлина. Несколько лет тому назад Александр Иванович скончался.
Несколько слов о себе. Моя судьба на протяжении последующих лет Великой Отечествен¬ной войны была целиком и полностью связана с обороной города Ленинграда. После первого ранения, о котором упоминалось выше, я был назначен политруком пулеметной роты 638-го полка 115-й стрелковой дивизии, сражавшейся на легендарном Невским пятачке.
С 18 октября по 26 декабря 1941 года мне пришлось участвовать в этих кровопролитнейших, ожесточеннейших боях на политой кровью земле Невского пятачка.
Потом, после ранения и лечения в госпитале, в феврале 1942 года я был назначен политруком роты на курсы младших лейтенантов войск связи Ленинградского фронта. В 1942 году на тех же курсах назначен на должность командира роты курсантов. Затем был командиром телеграфно-телефонной роты 26-го отдельного полка связи Ленфронта, заместителем командира батальона и заместителем начальника штаба этого полка, а после окончания Великой Отечественной войны в 1946 году поступил в Военную академию связи, которую закончил в 1950 году. С 1950 по 1953 год учился в адъюнктуре. В 1953 году защитил кандидатскую диссертацию, работал преподавателем, был на научной работе, являлся начальником факультета. С 1966 года по настоящее время являюсь заместителем начальника Военной академии связи имени С.М.Буденного по учебной и научной работе, генерал-майор войск связи. В 1978 году мне присвоено ученое звание профессор.
Заканчивая воспоминания, еще хотелось бы обратиться к ребятам школы №1 Малой Вишеры.
Дорогие ребята!
Я буду весьма признателен, если вы, наши замечательные красные следопыты, сообщите мне новые сведения о ветеранах стрелкового полка, 111-й, в последующем 24-й Гвардейской стрелковой дивизии, этого замечательного боевого соединения, покрывшего себя неувядаемой славой в боях за свободу и независимость нашей социалистической Родины.

Генерал-майор войск связи
Профессор В.И. Канонюк
Ленинград май 1979 года.